Берег памяти

Уже в осознанном возрасте, заинтересовавшись родной культурой, Анна стала собирать информацию о шаманизме чукчей на Камчатке, но материалов оказалось слишком мало. Не имея ничего другого, девушка решила попробовать метод автоэтнографии — написать эссе по собственным воспоминаниям и зафиксировать в тексте всё, что помнит она сама из детства о знающих людях.

У Анны получился очень личный текст о том, что бабушка рассказывала ей об окрестных скалах, как слухи о духах, обитающих в сельской школе, едва не сорвали учебный процесс и почему национальные танцы ближе всего к камланию камчатского шамана.

У каждого народа были необычные люди с особенным даром — шаманы. На Камчатке коряки их называли «ананылг’ын», а на Чукотке — «энэнылин». Знали о них лишь немногие и обращались по серьёзным поводам. На моей родной Камчатке настоящих шаманов к началу XXI века почти не осталось. А точнее, мало кто практиковал в этой сфере. Оставались лишь родственники тех, чьи предки были шаманами.

Порой мне грустно от того, что важная составляющая жизни моего чукотского народа — эти особенные знающие люди и память о них — могли полностью исчезнуть. Что-то же должно было остаться: какие-то предметы, истории, живые напоминания, а не только этнографические статьи. Этот текст — моя попытка оглянуться вокруг, заглянуть внутрь своей памяти и собрать воедино те детали и воспоминания о шаманах на Камчатке, которые у меня есть.

Дальше я периодически буду упоминать не только чукчей, но и коряков, потому что хочу рассказать о шаманизме, существовавшем на Камчатке. А здесь чукчи живут по соседству с коряками, их может объединять одно стойбище или даже село.

Планируя статью, я осознала, что большая часть моих знаний о чукотском шаманизме основана либо на трудах Владимира Богораза, либо на рассказах бабушки и мамы. Те моменты, очевидцем которых я была сама в детстве, относятся скорее к целительству, знахарству или обрядам (например, очищение места), но это нельзя напрямую назвать шаманизмом. Хотя эти сферы жизни моего народа тоже тесно связаны с традиционной верой и духами.

Коряки и чукчи считали, что у каждого камня и дерева, у каждой горы и реки есть душа. По нашим верованиям, мир населяют не только добрые, но и злые духи, насылающие болезни: на корякском языке «кала» (ед. число) или «калаг’ав’» (мн. число), на чукотском — «келе».

Шаманы или, как их называют на Камчатке, «камлающие люди», играют роль посредников между миром духов и миром людей, выступая целителями, предсказателями и защитниками общины. Общение с духами природы — важная часть шаманской практики. Шаманы напрямую говорят с духами гор, рек, вулканов и животных, призывают или изгоняют их, приглашают к себе в помощники или сражаются с ними. Как и у народов Сибири, в обществе чукчей и коряков существовали разные шаманы, со своей специализацией.

Камчатские целители или другие знающие люди (ими считают, например, старейшин общин) не обладают таким могуществом. Они используют в своей практике глубокие знания о целебных свойствах местных растений и минералов, знают основы медицины — и таким образом помогают больным. Хранят традиции и проводят обряды, но не контактируют с духами и не общаются с ними на равных.

Наши предки считали, что нужно обязательно задабривать духов природы. Чтобы это сделать, коренные жители Камчатки оставляли подарки там, где они обитали — в необычных скалах, у водопадов и горячих источников. Подношением могла служить просто щепотка табака.

Подношения духам или их кормления — часть повседневной жизни многих представителей коренных народов. Моей в том числе. Возле нашего села Средние Пахачи находится много почитаемых мест, где жители стараются вести себя тише, чтобы не потревожить духов, оставляют для них немного еды.

Про такие места всегда много рассказов и легенд. Одну из них, по дороге из нашего села в соседнее, мне постоянно рассказывала моя бабушка — её звали Анна Мамак. Во время пути мы останавливались возле одной горы и клали у её подножия инелвет или ломали сигарету, чтобы «накормить» гору. По словам бабушки, гора когда-то была двумя братьями: они упали с высоты и, разбившись, превратились в скалы.

Инелвет — это особое подношение из сушёного оленьего мяса и заячьего пуха, которым чукчи на Камчатке кормят духов. Обязательно его надо давать огню, класть возле реки или на берегу моря (в благодарность за то, что оно тысячелетиями поддерживает местных жителей), приносить на национальные праздники. Олений внутренний жир, который используется при изготовлении инелвета, — сакральный продукт, объединяющий повседневную и ритуальную пищу. Его использование подчёркивает связь человека с оленем — основой жизни многих корякских и чукотских общин. Жир символизирует жизненную силу и жертвенность, а его сжигание в огне передаёт духам просьбы людей.

Заячий пух — вторая составляющая инелвета — обладает двойной символикой. Во-первых, он защищает от злых духов и болезней (его могут класть под подушку, чтобы избавиться от головной боли). Во-вторых, приносит благополучие — его мягкость и невесомость мы метафорически связываем с лёгкой безмятежной жизнью.

Слово «инелвет» используется и для обозначения самого ритуального действия — акта коммуникации с огнём как с живой силой. Участники не просто «кормят» пламя или место, они вступают с ним в диалог, просят о помощи или говорят «спасибо». Когда мои предки проходили вдоль берега моря, всегда клали инелвет. Бабушка говорила, что море — это наша мама, потому что кормит нас рыбой, морской капустой, а на Чукотке ещё китами и моржами. Кроме того, инелвет принято класть там, где ты побывал впервые или куда переехал, чтобы жизнь на новом месте проходила спокойно и счастливо.

Сакральным предметом, помимо инелвета, для взаимодействия простых людей с духами была ветка ольхи. Но если оленьим мясом и заячьим пухом кормят и благодарят — ольхой, наоборот, гонят и защищаются. Считается, если в доме происходит что-то странное или даже паранормальное, такое место нужно почистить от злых духов. Делают это как раз при помощи ветки ольхи.

Хорошо помню, как однажды мою бабушку Анну позвали почистить нашу школу. По селу уже давно ходили слухи о школе: родители рассказывали друг другу мистические истории, а учителя и сторожи утверждали, что слышали и даже видели кого-то или что-то. Конечно, на нашу учёбу это влияло не лучшим образом — некоторые ученики боялись даже заходить в классы. Руководство школы решило, что пора действовать и срочно «очистить» учебные помещения. Они обратились к моей бабушке, как к старожилу села, много знающей о месте и обладающей умением «чистить».

Избавляясь от злых духов, моя бабушки вместе с другими старожилами ходила с веткой ольхи по классам, очищали стены, пол, потолок — каждый угол.

Сейчас я понимаю, что именно с бабушкой и другими пожилыми женщинами в селе связано большинство моих воспоминаний о чукотских обрядах и нашей традиционной медицине. Моя бабушка могла «высасывать» через макушку болезнь из нас, членов её семьи. Когда у меня болело какое-то место на теле, бабушка не то чтобы исцеляла от боли, она проводила рукой по больному месту и как бы выбрасывала всю боль в окно со словами «пей». Что это было — я не знаю, но после мне будто бы действительно становилось легче. Может, это было самовнушение, но мне так думать не хочется.

Когда серьёзно заболел мой брат и его увезли в больницу на операцию, мы переживали за него всей семьёй. Ведь кроме медицинского вмешательства, ему предстояло выдержать ещё и дорогу на вертолёте: на Камчатке добраться до нормальной больницы непросто. Операция прошла хорошо, брат благополучно вернулся домой. В тот же день наша семья вознесла благодарности духам, проведя древний обряд. Бабушки, хранительницы наших традиций, преподнесли им в жертву собаку — как символ исцеления и признательности за возвращённую жизнь брата.

Чукчи верили (а многие и сейчас верят), что болезни возникают из-за нарушения гармонии с природой или влияния злых духов. Когда шаману нужно договориться с духами и восстановить баланс, он призывает помощников (чаще всего тоже духов) и проводит специальный ритуал исцеления, который включает в себя камлание — вхождение в транс, специальное пение и особые танцы с использованием бубна и других ритуальных предметов. Ещё шаманы надевали специальный костюм — у чукчей это обычно был комбинезон, пояс и головной убор. Каждый атрибут и предмет одежды имел своё символическое значение.

Эта обрядовая составляющая до сих пор играет значительную роль в песнях и танцах коренных народов Чукотки и Камчатки. Ритм и пластика, которые использовались при камлании, пляски-пантомимы, задабривающие духов-покровителей, животных или птиц — в настоящее время можно увидеть в танцах, которые ставят местные творческие коллективы. Например, в ансамбле «Сэнкурэ», в котором я участвую, есть номер, показывающий шамана и его духов. Элементы камлания проявляются в очень резких и быстрых, немного несуразных движениях, которые мы делаем во время выступления.

Все эти воспоминания, эпизоды из детства и привычки повседневной жизни, которые мне остались от бабушки, пробудили во мне желание искать дальше — копать вглубь, искать на Камчатке и другие следы чукотских шаманов. Хотя бы то, что осталось — имена, истории жизни, сакральные атрибуты.

Так, работая над текстом, я узнала, что в соседнем селе Хаилино в роду у одной семьи был когда-то шаман, использующий настоящий костюм для камлания. К моему сожалению, узнать каких-либо подробностей о том человеке мне не удалось: у его потомков практически не осталось о нём информации. Не сохранился даже тот самый костюм. Но, как минимум, я узнала сам факт существования шамана в соседнем селе. Для меня это уже многое.

Позже я решила сходить в Камчатский краевой объединённый музей и узнать, что есть у них. Обратилась к сотруднице музея Наталье Гавриловой, и она рассказала, что в их фонде есть одежда шамана, в которой он был похоронен. Публичного доступа к вещам нет, но его могут предоставить по заявлению. Объяснив, что я работаю над текстом о чукотском шаманизме, я попросила выдать мне образец документа, заполнила его и отдала Наталье.

На следующий день приехала в музей снова. Мне выдали перчатки, провели в хранилище и показали костюм. Но, к моему разочарованию, это были не вещи шамана, а обычная погребальная одежда коряка. Из шаманских атрибутов в фонде музея оказались только особая шапка и колотушка для бубна, но и они принадлежали культуре эвенов.

Неудача с музейным фондом укрепила мои опасения, что на Камчатке не осталось шаманских костюмов коряков и чукчей, по крайней мере — о них ничего неизвестно. Но я продолжу искать и надеяться, что смогу встретить что-либо в семьях и личных архивах местных жителей.